Мои осенние поля

195 0
Rate this post

1

Мои осенние поля…
Как пусто в них! Ни журавля,
Ни аиста в холодном небе,
Ни даже вздоха там о хлебе,
Давно сошедшем в закрома.
И где-то там уже зима
Готовит белую угрозу,
И дни одной щекой к морозу
Идут, снижая облака…

И вот уж с вешалки рука
Снимает плащ, и чья-то воля
Из одного в другое поле
Ведёт меня. Зачем? Куда?
Какая странная звезда
Сокрыта там, в седом тумане?
Хоть не видать её, а манит,
Как донный вздох из камыша…

И вот уже щемит душа
В моей груди и там, во поле,
Как боль сама и эхо боли,
Чужая чья-то и своя —
Зовёт, и я иду в поля.

2

Иду в осенние поля,
Не рву рывком с плеча ружья,
Не целюсь в бедного зайчишку,
Пускай себе живёт, трусишка,
Пускай бежит за горизонт
И всё, что поле даст, грызёт.
А я, где пахотой, где пожней,
Иду и в полдний час, и в поздний
В литых отцовских сапогах,
Не тороплю усталый шаг,
Души своей не тороплю
И говорю себе: люблю.

До слёз люблю такую пору,
Когда и сам, под стать простору,
Раскидан весь и отворён,
Как взрыв, и тут же взят в полон
Тоской полей остро и хватко
До узелка…

Но вот загадка:
Куда иду? И почему?
Подал бы руку — но кому?
Сказал бы слово — но о чём?
Плечо бы чьё своим плечом
Доукрепил… Да только жаль,
Во все концы немая даль
Крестом лежит сквозно и мглисто…
И никого — ни тракториста,
Ни конюха, ни овчара,
Лишь я один, как и вчера.
Один, но мне не одиноко, —
Во мне самом идёт дорога
Особой меты и длины —
Дорога в память той войны
И в сторону того омёта,
Что, словно кто открыл ворота
Из августа в предзимний день,
Стоит и отрицает тень.

3

И я иду в его зарю
И, подойдя, благодарю
За приглашенье в летний полдень,
За свет, которым он наполнен,
За то, что он жилой такой…

И я прилёг, прильнув щекой
К нему, как к печке русской, дома…
И слышу вдруг, как через дрёму
Совет мне кто-то подаёт:
— Ты встань и постучись в омёт.

И я не пренебрёг советом, —
Встаю, стучусь, как будто это
И в самом деле чей-то дом.
А раз есть дом, то в доме том
Должны же быть и домочадцы.
Чего бы к ним не постучаться?

Стучусь. И сам себе не верю:
Передо мной раскрылись двери,
Мол, раз уж надо — заходи
И всё, что можешь, огляди.

4

И я ступил в омёт. Да только
Где тут хоромы со светёлкой?..
Таких тут и в помине нет, —
Тут не хоромы — целый свет.

Но свет не то чтобы всевышний,
Как белый наш, а летописный,
Бестеневой, упавший ниц,
Как тот, с пергаментных страниц.

И не такой уж чтобы светлый, —
В нём что-то есть не то от пепла,
Не то от праха что-то есть, —
Такой он запредельный весь.

5

Зато вокруг всё то же поле,
Но в нём — другое время, что ли? —
Не те косилки, трактора…
В разгаре страдная пора
Косьбы и сенозаготовки, —
Там грабли вон, а тут литовки
Вонзились в жаркие валки…
А бабы где? Где мужики?

И сразу стало сердцу трудно:
Покос в степи, а так безлюдно?
Такого, нет, не может быть.
Кому-то ж надо пособить?

И я, невольно озираясь,
Тревожным взглядом упираюсь
То вон в ходки, то в хомуты.
То в ту вон, полную воды,
Дубовую сырую кадку…
Ну, что за чёрт — и тут загадка,
Хоть самого себя казни!..

И вдруг — ах, вон где все они! —
Увидел их — и сердце радо, —
В лесопосадке всей бригадой
Они сидят, здоровяки, —
Швытковы, Шпаки, Рудаки,
Чинилины и Ивановы,
Кондрашины и Острецовы…
Безусые, но не юнцы,
Плечом и статью — молодцы,
И все едят сливную кашу,
И все молчат. А что тут скажешь?
Обед, брат, он и есть обед.

Но почему здесь женщин нет,
Красавиц, в ком души не чаю?
Меня такое удручает.
Ни кротких нет, ни озорных…
Ну, а какой покос без них?
Без них покоса не бывает,
Без них охота убывает
Валки валить до той межи…
А целоваться с кем, скажи?

Но факт есть факт. А в чём причина? —
Об этом лучше знать мужчинам,
Но те сидят себе, молчат
Про жён своих и про девчат.

Вдруг обожгла меня забота,
В их лицах что-то есть от фото
Тех давних, довоенных лет…
Какой-то запредельный свет?

Но я беспечным быть стараюсь,
К ним подхожу и улыбаюсь,
Безмолвным землякам своим,
И — здрасте! — говорю всем им.
А Рудяку привет особый:
— Как поживаешь, дядя Стёпа? —
И отдаю ему поклон,
Как старшему из всех,
А он… А он — как эхо из окопа:
— Какой тебе я дядя Стёпа?
По возрасту — ты дядя мне.
А по своей по седине
Уже сойдёшь и за папашу.
Ты лет на сорок всех нас старше.
Не веришь? Зеркало бы дал,
Да бабой я ещё не стал.

Так и сказал, как подытожил.
А у меня мороз по коже
От слов, не ясных мне вполне.
— А что сказать твоей жене,
Такой хорошей тёте Нюре?
— А то скажи, что вот покурим,
Докосим клевер и — придём…

6

В лицо ударило дождём, —
И я открыл глаза, опомнясь:
Была уже сырая полночь,
Шёл туч растрёпанный свинец…
И только там я наконец
Пришёл в себя и сердцем понял,
Какой же верой я наполнен
В то, что они ещё живут, —
Докосят клевер и — придут,
Придут в конце моей строки,
Всем похоронкам вопреки.

1986

Rate this post
Понравилось стихотворение? Оставьте свой комментарий!
Обычные комментарии
Комментарии

Будьте первым, кто прокомментирует это стихотворение?

Помните, что все комментарии модерируются, соблюдайте пожалуйста правила сайта и простые правила приличия! Уважайте и цените друг друга, и, пожалуйста, не ругайтесь!

Добавить комментарий

5 случайных фактов
Песня «Мохнатый шмель», которую исполняет Никита Михалков в кинофильме «Жестокий романс» – это положенное на музыку стихотворение Григория Кружкова «За цыганской звездой». Однако мало кто знает, что стихотворение Кружкова – это вольный перевод стихотворения Редьярда Киплинга “The Gypsy Trail”.
Абстрактное
После начала Второй Мировой войны Марину Цветаеву отправили в эвакуацию в город Елабуга, что в Татарстане. Упаковывать вещи ей помогал Борис Пастернак. Он принёс верёвку, чтобы перевязать чемодан, и, заверяя в её крепости, пошутил: «Верёвка всё выдержит, хоть вешайся». Впоследствии ему передали, что именно на ней Цветаева в Елабуге и повесилась.
Из биографии М. Цветаевой
7 августа 1921 г. ушел из жизни один из самых заметных поэтов-символистов Серебряного века Александр Блок. Ему было 40 лет. Весной 1921 г. он почувствовал себя неважно, после у него поднялась температура и за 78 дней он скончался, оставив в недоумении родных и врачей, которые так и не смогли поставить ему диагноз.
Из биографии А. А. Блока
Однажды на коктебельском пляже Марина Цветаева сказала своему другу, поэту Максимилиану Волошину: "Макс, я выйду замуж за того, кто угадает, какой мой любимый камень". Так и случилось. Молодой москвич Сергей Эфрон - высокий, худой, с огромными "цвета моря" глазами - подарил Марине в первый же день знакомства генуэзскую сердоликовую бусину, которую Цветаева носила потом с собой всю жизнь.
Из биографии М. Цветаевой
Самым доходным произведением для Пушкина стал его роман в стихах "Евгений Онегин". Прижизненные издания "Евгения Онегина" и отдельных его глав принесли поэту прибыль, эквивалентную 4 000 000 современных российских рублей (или примерно 135 000$)
Из биографии А. С. Пушкина
© 2008 - 2024 Сборник русской поэзии "Лирикон"
Рейтинг сборника русской поэзии Лирикон