Тобой — волненье чёрное волос и тюфяка…

Тобой — волненье чёрное волос и тюфяка,
и духота, и тень, и мгла, гноящая века,

постели скрип, и рыжий блеск и коридора дым,
обваливаясь шарканьем и говором воды,

заваливает сплетнями гостиничный прибой,
влипает в уши, серу рвёт — тобой, тобой, тобой.

Ссыхаясь в номер втянуто со льда моё пальто,
с мороза пальцы к горлу, как ветки подо льдом.

Лежим. В мясной торговле потушен пульс не так,
как вытянутым штепселем тьма отбивает такт.

Густая сырость льнёт с плеча к неряшливым губам
убийственной солдатской потливостью рубах.

Рогожей пахнет ночь мертво, и липнут звёзды
в окно, на кашель, одеял холодные пуды.

Фонарь, взмахнувши площадью, на форточке повис,
движет, движет мрак и лясканье, и визг.

Ночь одинока, как мороз, просунутый в окно,
в дрожь одури, в шипенье губ, на поцелуев дно.