Мне судьба — до последней черты…

Мне судьба — до последней черты, до креста
Спорить до хрипоты (а за ней — немота),
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
Что не то это вовсе, не тот и не та,
Что лабазники врут про ошибки Христа,
Что пока ещё в грунт не влежалась плита,
Триста лет под татарами — жизнь ещё та:
Маята трехсотлетняя и нищета,
Что под властью татар жил Иван Калита,
И что был не один, кто один против ста,
И намерений добрых, и бунтов — тщета,
Пугачёвщина, кровь, и опять — нищета.
Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта —
Повторю, даже в образе злого шута.
Но не стоит предмет, да и тема не та:
Суета всех сует — всё равно суета.

Только чашу испить не успеть на бегу,
Даже если разлить — всё равно не смогу.
Или выплеснуть в наглую рожу врагу?
Не ломаюсь, не лгу — всё равно не могу!
На вертящемся гладком и скользком кругу
Равновесье держу, изгибаюсь в дугу.
Что же с чашею делать — разбить? Не могу.
Потерплю и достойного подстерегу.
Передам — и не надо держаться в кругу
И в кромешную тьму, и в неясную згу.
Другу передоверивши чашу, сбегу.
Смог ли он её выпить — узнать не смогу.
Я с сошедшими с круга пасусь на лугу.
Я о чаше невыпитой здесь — ни гу-гу!
Никому не скажу, при себе сберегу.
А сказать — и затопчут меня на лугу.

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу —
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И весёлый манер, на котором шучу.
Даже если сулят золотую парчу
Или порчу грозят напустить — не хочу:
На ослабленном нерве я не зазвучу,
Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу.
Лучше я загуляю, запью, заторчу,
Всё, что ночью кропаю, в чаду растопчу,
Лучше голову песне своей откручу —
Но не буду скользить, словно пыль по лучу.

Если всё-таки чашу испить мне судьба.
Если музыка с песней не слишком груба,
Если вдруг докажу, даже с пеной у рта,
Я уйду и скажу, что не всё суета.