Слава нам! В поганой луже
Мы давно стоим,
И чем далее, тем хуже
Мы себя грязним!
Конрад Лилиеншвагер
3
«Велика и обильна родная земля» —
Мы читали из школьных тетрадок;
«Но порядка в ней нет» — прибавлялось; теперь
Положительно есть и порядок.
Не угодно ль взглянуть — поразительный вид:
Вот народ в шестьдесят миллионов,
Что в любви и примерном согласьи живет
Под эгидою мудрых законов.
Всем известно, на праве основан закон…
Как бы здесь мне хотелося здраво
Бросить взгляд на идею, значенье и цель
Высоко мною чтимого права.
Изъяснил бы весьма юридически я,
Что спасительна порка для вора,
Как толкуют Капустин, Чичерин Борис
И юристов немецкая свора.
Но боюсь от предмета отвлечься… К тому ж
И «причин независящих» бездной
Руководствуюсь я… Так не лучше ль опять
Возвратиться к отчизне любезной?
Мы сказали, порядок у нас и во всем
Равновесие сил разнородных:
В низших классах наивная честность, зато
Есть лукавство рабов в просвещенных.
Все сословья концерт у нас общий дают;
Что за звуки! разлив их так ровен,
Так приятно согласен! В гармонии нам
Уступают Моцарт и Бетговен!..
Это точно, была роковая пора,
Взволновались однажды мы очень,
В оны дни, как солидные лица свои
Удостоивать стали пощечин.
Жажда плюх, как известно, пришла из Москвы:
Там, великих начал провозвестник,
Первый начал валять по ланитам себя
Джентельмен раздражительный «Вестник».
Мудрый Кокорев в такт ему вдруг заушил
Тучный лик свой, и вслед им Погодин
Энергично взялся за ланиты свои,
Находя, что сей акт благороден.
Петербургу понравилось это; и мы
Года два перед взором Европы
Колотили себя и в то время нашли,
Что не надо и розог!..
(Говорят — не ручаюсь за верность молвы, —
Что в те бурные дни из аптеки
Для целения арнику больше всего
Отпускалось Степану Громеке.)
Воспевали поэты в высоких стихах
Заушения подвиг отменный
И пророчили нам, что в грядущем за то
Вознесемся мы в целой вселенной…
Появились, однако, тогда ж господа,
Что немножко в скептическом духе
Объясняли всеобщую жажду — себе
Задавать с наслаждением плюхи.
Эти скептики нам утверждали, что мы,
Потеряв на ланиты чужие
Наше прежнее право, себя по щекам
Принялись колотить, как шальные!
Впрочем, плюхи звучали… и стихли потом;
Раздалась на железной дороге
Вновь одна, но уж та по чужому лицу,
И — порядок остался в итоге!
5
Я, читатель, от няни-старушки слыхал
В дни волшебно мелькнувшего детства
Много сказок чудесных: один этот клад
Мне она завещала в наследство.
На меня не посетуют, если теперь
Сказку я расскажу: отчего нам
Не запеть, как певалось в минувшие дни,
Простодушно-младенческим тоном?
Я люблю звуки песен былого, люблю
Этих звуков волшебные песни;
Сердцу сладко минувшие дни вспоминать,
С ними жизнь и светлей и чудесней!..
Так начнем же: далеко, в заморских краях
Жил волшебник Прогресс благодушный,
Правил мирно страной да творил чудеса,
И Прогрессу все были послушны.
Жил Прогресс, не тужил; да случилось, узнал,
Что есть целые грады и веси,
Где в спокойствии добрые люди живут
Да и знать не хотят о Прогрессе.
Он разгневался. «Ну, — говорит, — коли так,
Сам иду я, своею персоной
К этим людям: посмотрим мы, как-то у них
Будет принят властитель законный?»
Собрался он без свиты; шел день, может, два,
И пришел наконец: ничего-то
Не видать — ни долинок, ни речек, ни гор,
Лишь зловонное видно болото.
Люди разных чинов и сословий сидят
В том болоте средь грязи смердящей,
Жрут ее да хвалебные песни поют,
Полагая, что пищи нет слаще.
«Что за мерзости!» — плюнул волшебник Прогресс,
Да и прочь было… глядь: вместо суши
Очутилась трясина под ним — и завяз
Он в трясине по самые уши!
Оглянулся он в страхе: толпою к нему
Разноцветные люди всплывали —
На лицо ему плюнули грязью, потом
Сами грязь ту облизывать стали…
И сидит в том болоте Прогресс, и досель
Он не может уйти из болота…
«Ну уж сказка!» — кричат мне. Соскучились вы? —
Самому мне невесело что-то…
«Для чего же рассказывать было ее? —
Что за басни, давайте нам дело!»
Для чего? «Есть причина, но я не скажу
Ее звездам небес!»… (из «Отелло»).
Впрочем, если угодно, вам можно теперь
Насладиться приятной мечтою;
То ли дело у нас-то, такой ли прием
Был оказан прогрессу сынами
Милой родины? принят он был, восхвален
И осыпан в восторге цветами.
На Скарятине въехал он в славе; в Москве
Был он встречен Катковым, лорд-мэром,
На пути ему Павлов песок посыпал,
И скакал Розенгейм пионером.
Все младенцы ему воспевали хвалу:
Калиновский, Громека, Чичерин,
Князь Черкасский с березовой ветвию шел,
Заливался Скарятин, как мерин…
6
Ах, куда мы идем? до чего мы дойдем? —
Часто слышатся эти вопросы
В нашем обществе мудром, и часто от них
Сильно духом смущаются россы.
Отвечают одни: мы идем всё вперед;
Но другие, исполнясь тревоги,
Возражают: да что же нас ждет впереди?
И не лучше ль присесть на дороге?
Может быть, впереди-то — спаси нас господь —
Сами будем мы жизни не рады;
Ну, как месяцы вроде «плювьёзов» пойдут,
А недели заменят «декады»?
Ну, как вдруг, например, на Арбате, в Москве,
Развернутся деревья свободы?
И под ними российские девы начнут
В белых юбках водить хороводы?
Ну, как вдруг целовальник у нас с мясником
Зашумят, загуляют не в шутку?
И нельзя будет их на веревке свести,
Для смирения должного, в будку?
Ну, как «Почты» редактор Иван Гончаров
Обратится внезапно в Марата,
Кохановская выйдет подобьем Roland?..
Что-то мы затолкуем тогда-то!
Но к столь страшным мечтаниям склонны умы
Только слишком наивного свойства,
Я сказал уж однажды: порядок у нас —
Так какие же тут беспокойства?
Надо только одним призаняться: чтоб мы
Были в жизни невинны и чисты,
Яко голуби, и да исчезнут, как дым,
Из родимой земли нигилисты!
Это мирного общества нашего зло,
Это Запада гнойного дети;
Им не свято отечество самое, им
Ничего нет святого на свете!
Им благие реформы дают: например,
Улучшая цензуру, хлопочут
«Предварение» вместе с «каранием» слить —
А они безобразно хохочут!
Вред их обществу сознан давно; и теперь
Нигилистов смиряют отлично:
В Петербурге келейно их правят, в Москве
Исправляет Юркевич публично.
Мне, однако, читатель, казались всегда
Эти меры медлительны очень;
Как быстрей нигилизм истребить до конца —
Этим я горячо озабочен.
Порошок я хочу изобресть, чтоб сморить
Порождение злых элементов:
Свистунов, журналистов, писателей всех
И, особенно, дерзких студентов.
7
Ну, однако, довольно, малютка моя,
Будет петь нам… Уж скоро ведь, светел,
На востоке заблещет небес горизонт,
Уж два раза выкрикивал петел…
На плечо ты склоняешь головку ко мне,
И повязка чела золотая
Ароматные кудри не может сдержать…
Я дремлю, эти кудри лаская…
И как будто нисходит желанный покой…
Но покою нельзя мне отдаться;
Нет, малютка моя, не давай мне заснуть:
Мне всегда сны ужасные снятся!
Невеселые сны! Всё-то слышу я в них
Безотрадные вопли и скрежет,
Слышу песни ликующих праздно… и мне
Звук той песни, как нож, сердце режет!
Снится мне: воет грустно метель и снега
Заметают деревню… Под кровом
Полусгнившего сруба рыдает бедняк,
Истомлен боем с жизнью суровым…
И зачем он рыдает безумно? кого
О спасеньи, о помощи просит?
Снится мне, что рыданья и вопли его
Только ветер да вьюга разносит!
Страшны мне эти сны, надо мною они
Пролетают всю ночь до рассвета…
Но увы! На вопрос о значении снов
Не дает моя Муза ответа.
Будьте первым, кто прокомментирует это стихотворение?