Но папоротник абажура

…Но папоротник абажура
Сквозит цветком нездешних стран…
Бывало, ночью сядет Шура
У тихой лампы на диван.
Чуть слышен дождь по ближним крышам.
Да свет каминный на полу
Светлеет, тлеет — тише, тише,
Улыбкой дружеской — во мглу.

Он — рядом с ней. Он тих и важен.
Тетрадь раскрытая в руке…
Вот плавно заструилась пряжа
Стихов, как мягких струй в реке.
Созвездий стройные станицы
Поэтом-магом зажжены,
Уже сверкают сквозь страницы
«Неопалимой Купины».
И разверзает странный гений
Мир за мирами, сон за сном,
Огни немыслимых видений,
Осколки солнц в краю земном.
Но вдаль до поздних поколений
Дойдут ли скудные листы
Сквозь шквалы бурь и всесожжений,
Гонений, казней, немоты?
Иль небывалое творенье
Живой цветок нездешних стран —
Увянет с тем, кому горенья
Суровый жребий свыше дан?
Сквозь щель гардин шумит ненастье,
Но здесь — покой, здесь нет тоски,
Здесь молча светится причастье
Благословляющей руки.
Здесь многокнижными ночами
Монах, склонившись на копьё,
Следит недвижными очами
Крещенье странное моё.
Годину наших дней свинцовых
Он осенил своим крестом,
Он из глубин средневековых
Благословляет бедный дом;
И под тенями капюшона,
На глади древнего щита,
Лишь слово Zeit — печать закона —
Ясна, нетронута, чиста.

Текут часы. Звучат размеры,
Ткут звуковой шатёр, скользя…
И прежней правды, дальней веры
Чуть брезжит синяя стезя.
Но над лазурью — башни, башни,
Другой кумир, иной удел…

— Будь осторожен вдвое! Страшный
Соблазн тобою завладел. —

Так говорит сестра. Но мигом
Уж не рассеется дурман…
Она откладывает книгу
На свой синеющий диван.
Все измышленья в темень канут
От этой ласковой струи…

— Спокойной ночи, мальчик, — глянут
Глаза сестры в глаза мои.
И еле-зримо, — смутно, смутно —
Не знаю где, какой, когда —
Нездешней правды луч минутный
Скользнёт в громаду тьмы и льда.

1946