Баку, февраль 1990 г.

Что тут точить лясы, глядя издалека? –
На улице валяется оторванная рука.
Все вокруг перерыли следователи, врачи.
Он или ушел… или – сгорел наподобье свечи.
Проходят дни, недели, напряженные, как века.
На свадьбе иль новоселье мне видится эта рука.
В советском большом учрежденье и в сумраке кабака,
у милой моей на колене светится эта рука.
Кем был – рабочим, поэтом? Пел песни, творил намаз?
Как будто бы с того света он смотрит сейчас на нас.
И я своею рукою гладя жену или огонь,
как будто на ледяное кладу чужую ладонь.
Наверное, она любила по скрипке водить смычком.
Камни в карьере била. Пиалу брала с молоком.
Ты где, мой брат неизвестный? В дым превратился, в туман?
Прячешься в роще с невестой? Или ушел в Иран?
Ты где, мой брат запропавший?.. Мне кажется, эта рука
стала рукою пашни, полночного ветерка…
Откуда такое несчастье7 Во всем виновата ложь?
Хотел человек причесаться… подумали – вскинул нож.
Он руки воздел: «О звезды!..» – ни звезд, ни виновных нет.
Хотел указать на розы… подумали – пистолет!
Проходит танк на рассвете. Патруль на каждом углу.
И страшно на белом свете, как будто и я умру.
Хоть я невиновен, про это мне говорит тишина.
Я завтра уеду, уеду… Останусь опять дотемна.
Мне этот безрукий снится. Останусь, глотая стыд.
Друг другу пока не приснимся. Пока он меня не простит.
Напиться охота, упиться, когда и сквозь облака
с громом: «Убийцы, убийцы!..» – вытягивается рука!
Найду ли тебя живого – и руку отдам свою?
Иль мертвого брата родного цветами в земле обовью?
Но только теперь отныне летит за мной сквозь века
в космической синей пустыне третья моя рука!