Морока

Вот, братцы, сказочка про одного царя.
По правде говоря,
Мне сказки про царей изрядно надоели,
Но как же быть-то в самом деле?
Обычай сказочный нас с вами постарей.
Выходит: люди без царей
Жить раньше вовсе не умели.
Нередко царь иной чинил такой грабеж
И измывался так над бедным черным людом,
Что становилося народу невтерпеж
И делал он царя такого — черту блюдом.
Но так как всякий царь всегда защитник чей? —
Известно — богачей,
То в случаях таких все богачи согласно
Вопили в ужасе, подняв переполох,
Что, как-де царь ни плох,
Но вовсе без царя беда как быть опасно,
Что царству надобен порядок, то да се…
Глядь, не успел еще народ в суть дела вникнуть,
Как уж ему нельзя и пикнуть.
Пропало все!
В порфире царской и в короне
Вновь чучело сидит какое-то на троне.
Сегодня — чучело, а через день — злодей.

Да, вот как, милые. Посмотришь на людей
И затоскуешь так, что утопиться впору:
Однакож я того, охоч до разговору:
Болтаю языком,
Мудрю тут, в руки взяв указку,
И позабыл про сказку,
Про сказку о царе — не все ль равно, каком? —
Как повстречался он однажды с мужиком.
А только что мужик не рад был этой встрече:
Был он к царю силком
Приведен издалече.
«М-да… Стань-ко, милый, тут…
Как, бишь, тебя зовут…
Вот дело, брат, какое…»
Глаз на глаз с мужиком оставшися в покое,
Промолвил царь, уписывая щи:
«Ужотко не взыщи
На добром слове,
А петля для тебя давно, брат, наготове.
Слух про тебя идет, считай, который год,
Что ты мутишь честной народ,
Морокой разною морочишь
И царству нашему лихой конец пророчишь…
Постой… про что, бишь, я с тобою говорю?
Чегой-то голова как будто бы кружится…»
И стало тут мерещиться царю:
От жирных жарких щей пар по столу ложится
И вьется вверх… И там, у потолка,
Уже не пар, а облака…
Из облаков тех на пол
Вдруг мелкий дождь закапал,
Потом — как зашумит да как польет… беда!
Царь глазом не мигнул, как стол со всей едою
Бог весть куда
Снесло водою.
«Конец! Пропали мы с тобою!..»
Царь в страхе и в тоске взглянул на мужика.
А мужику хоть что: «Бог миловал пока.
Гляди, какую нам послал господь находку.
Садись-ка в эту лодку…
Жаль, сломано весло…»
Уселись любо-мило.
Тут лодку ветром подхватило
И понесло.
Носилась лодочка на воле
Дня три, коли не боле.
Для мужика — живот потуже подвязать
Да по три дня не есть — в обычай, так сказать, —
И наш мужик бровей не хмурил:
Когда не спал, то балагурил.
Такой чудак!
Совсем не так
Сказался голод на соседе:
И наяву и забываясь сном,
Царь бредил об одном:
О недоеденном в последний раз обеде.
А дождь все лил да лил, сегодня, как вчера, —
И лодку все несло теченьем.
Но вот настал конец мученьям:
На пятый, что ли, день с утра
Установилася погодка —
В тумане голубом зазеленел лесок.
По малом времени с разгону врылась лодка
В береговой песок.
Тут, выйдя на берег и помолившись богу,
Царь с мужиком пустились в путь-дорогу.
Шли, шли да шли.
Усталые, в пыли,
Прибились к деревушке.
Но в первой же избушке
Нерадостную им пришлось услышать весть:
Во всей деревне им никто не даст поесть.
То ж, дескать, самое и в деревнях соседних.
Такой-де мужики дождалися поры:
Пообнищали все дворы,
Давно уж в закромах нет выскребков последних.
Голодный царь, кляня судьбу,
Шел из избы в избу,
Не верил сам тому, что видел:
«За что так бог людей обидел?
Несчастье с этаким житьем —
Век вековать в лихом мытарстве!
Хотел бы знать я, в чьем таком проклятом царстве
Нам подыхать с тобой приходится вдвоем?»
«Аль ты еще не сметил? —
Мужик царю ответил. —
В твоем, отец! В твоем!»
«Что врешь ты, хам? За эти речи…
Вот где твой истинный-то нрав…
Да я… — Тут, голову втянувши глубже в плечи,
Царь проворчал: — Я… что ж…. возможно, ты и прав…
Но все ж я есть хочу… Терпенья больше нету…
Попробую зайти еще в избушку эту!»
Зашел — и в тот же миг оттудова стрелой
С огромным хлебом под полой.
А за царем старуха следом
Со старым дедом.
«Держи! Лови его! — кричат. —
Последний хлеб украл! Хранили для внучат!»
Царь, что есть мочи, без оглядки
Мчал огородом, через грядки,
Домчался быстро до реки.
Глядит: на берегу толпятся мужики,
Склонившися над мертвым телом.
А тело-то — без головы.
Стал царь как вкопанный: «Я… вы… я, братцы… вы…»
«Чего тут выкаешь? Ты за каким тут делом?»
«Гляди! Откелева такой?»
«Фома, пощупай-ка рукой,
Что он запрятал там под полу?»
«Ищи!»
«Ой, батюшки, находка какова:
Вить под полою… голова!»
«Да что ты? Мертвая?!» — «Ну, так и есть, гляди-ко!»
«В крови весь чуб!»
«Я… братцы… хлебец тут…» Царь озирался дико.
«Молчи! Убивец! Душегуб!»
«Чего нам с подлым этим гадом
Тут канителиться-то зря?
Веревка есть, осина рядом…»
К осине мужики приволокли царя.
«Ну, ирод, кайся!»
«Да не брыкайся!»
«Сунь в петлю-то башку!» — «Теперича тащи!»
«На добром слове не взыщи:
За подлые дела виси тут под откосом!»
Рванулся в петле царь… и угораздил носом —
Во что? — да прямо в щи,
Что на столе пред ним стояли!
«Фу!.. фу!.. — очнувшися кой-как от забытья,
Зафыркал царь. — Где ж это я?
Да вправду — это я ли?»
Дивуясь, царь вокруг глядел:
В покое у себя сидит он, как сидел.
Дымятся щи пред ним… Вот каша разопрела…
Вот ложка та, которою он ел:
Она еще как след обсохнуть не успела…
И тот же мужичок стоит перед столом:
«Бью, государь, тебе челом!..»
«От твоего от челобитья
Спокойно не смогу теперь ни есть, ни пить я! —
Сурово молвил царь, почуявши в груди
Жуть превеликую и тяжкое смятенье. —
Не знаю, кто ты! Явь, лихое ль привиденье?
Но… слышь, уйди отсель, — покуда жив! Уйди!»

Когда народ восстал, наш бывший царь, наверно,
Средь преданных ему персон
С надеждою скулил: «Да так ли дело скверно?
Да, может, это — черный сон?»
Чтоб царский черный сон стал нашей светлой явью,
Друзья, нам должно всем идти — и мы пойдем —
Одним путем!
И этот путь — к народоправью!