Над Донцом

О Донче! Не мало ти величия,
лелеявшу князя на влънах,
стлавшу ему зелену траву
на свои сребреных брезех,
одевавшу его теплыми мъглами!
«Слово о полку Игореве»

Проплачет кулик-веретенник.
Сомёнок, играя, плеснёт,
Листву осыпающий донник
Заглянет в затон и уснёт.

И станет настолько просторно,
Что даже причал у воды
И выгиб тропинки неторной —
Как след половецкой орды.
А я — на мгновенье — бездомный,
Как этот осенний репей,
Застыну росинкою тёмной
В широкой ладони степей.
И плач Ярославны в тумане
Расскажет, что Игорь погиб.

Старик пронесёт на кукане
Широких неведомых рыб.
«До хутора, — спросит, — далече?»
Нагнется к лицу моему:
«Ты здешний?..» А я не отвечу.
Вопроса его не пойму.
Пройдёт пароход, водомеря,
И с дынями — следом — баржа,

А я ничему не поверю,
Иное во тьме сторожа.
И видится дальнему взгляду —
Драконом морским от жилья
На вёслах летит к Цареграду
Олега резная ладья.
И крик лебедей на лиманах,
И запад — бездонен и рус:
Орлы на безвестных курганах,
Седая былинная Русь.
И чем она сердце волнует —
Такая родная — до слёз
Траву разметавши степную,
Как пряди серебряных кос?

Не тем ли, что в битвах шатала
Полмира тяжёлая рать,
Что синих небес не хватало
Просторы её накрывать?
Не знаю. Не вспомню. Но снова
Я, клявшийся в верности ей,
У дикого плёса ночного
Поверю всей кровью моей,
Что в тихом осеннем затоне,
Разбитые в жарком бою,
Храпя, половецкие кони
Студёную ловят струю.
И то не луна на ущербе,
А в ночь под водою светла —
Висит на затопленной вербе
Лука золотого седла.