У гроба Надсона

В разврате слова закоснелый,
Бездушный лицемер швырял из-за угла
Глумлений яростных отравленные стрелы
В отверстья ран недужного чела, —

Но я мечтал, что не домчится эхо
Его разнузданного смеха
В немую даль, где тихо ты сгорал.

Смерть над тобой давно парила грозно
И близилась… и слишком поздно
Открылось мне, что все ты знал,
Что в чашу твоего страданья
Струился яд бессмысленных клевет,
Что мощный крик, наш крик негодованья
Так жаждал услыхать поэт.

Я был одним из тех друзей беспечных,
Которым бросил ты мучительный укор,
Среди терзаний бесконечных
В загробный мрак вперяя взор.

И вот, покинув жизнь в удушливом тумане,
Поднявшись в глубины неведомых небес,
Ты в бесконечности безбрежном океане,
Как светлая волна, таинственно исчез.

И не успел твой враг хулой своей циничной
Метнуть еще в тебя, — и уж на гроб принес
Страницу злобы безграничной,
Где издевался он над болью тайных слез,
Где надругался он над чудною лампадой,
Которая одна мерцала в черной тьме
Предсмертных дней твоих, одна в глухой тюрьме
Была тебе теплом и кроткою отрадой, —
Над скорбной женскою душой,
Страдавшей над твоим страданьем
И беспредельным состраданьем
Спасавшей луч последний твой.

Вчера еще твой враг бесстыдно расточал
Потоки пламенных похвал
Пред гения всеправедным твореньем,
Пред гения величьем и смиреньем.
Вчера он был у ног апостола любви,
Края одежд его лобзал умильно,—
Сегодня ж, с яростью в крови,
Он бешено язвит покой души бессильной
Висящего над бездною певца
И лавры силится сорвать с его венца…

Напрасно он в судьи закутывался тогу
И маской критики лицо свое закрыл, —
Сознали все, какому богу
Презренной мести он служил.

За то, что не прикрыв своею братской грудью
Святую честь твою и грязному орудью
Безумной злобы дав терзать твой скорбный дух,
От стона твоего я отвратил мой слух
И руки умывал, идя во след Пилату, —
За то, что не помог измученному брату
Я тяжкий крест до гроба донести, —
Мой бедный друг, прости меня, прости!..