В пространстве Лувра, Нотр-Дама
или другом — не вспомнить мне —
я встретил ябеду Адама
на старом буйном полотне.
Господь гремел, предавшись гневу:
— Изыдь на вечны времена!..-
Адам указывал на Еву:
помилуй бог, мол, всё — она!..
Большого пальца наглый, жалкий
крючок уставил он в неё,
спускаясь с этой перепалкой
из Бытия в житьё-бытьё.
А Ева, смирная, однако,
стояла молча в двух шагах,
и Змей, как льстивая собака,
в прелестных путался ногах…
Тонов оливковых и красных
для этих коммунальных дел
артист времён живых и страстных
не поберёг, не пожалел.
Гостям музея или храма,
да что нам всем, со стороны,
до жалкой правоты Адама,
до милой Евиной вины?
Но нам, пожалуй, вот что важно:
из Евиных колен змея
глядит на Бога так бесстрашно,
так панибратски — как своя…
Так что здесь: взрыв, для предков лестный,
обиды Божьей золотой
иль это сговор, акт совместный,
плод провокации святой?!
Праматерь, подскажи с порога,
как я истолковать могу
вот это равнодушье Бога
к его и нашему врагу.
Но Ева медлит и без нужды
всё ветку гладит без конца
на древе гада божьей службы
в потерянном саду Творца.
Будьте первым, кто прокомментирует это стихотворение?