Кажется, и двух-то слов не скажешь…

Кажется, и двух-то слов не скажешь
О такой суровой и простой.
Вот ты вся здесь: меловые кряжи,
Дальний лог, забытый и пустой,
Тихие купальщицы-ракиты,
Травами заполонённый дол, —
Всё, что здесь бездомным и забытым
В босоногом детстве я прошёл,
Всё, что нёс, как дорогую память,
Вынянчив и выстрадав сполна…
…Вот опять стоят перед глазами:
Жёлтые пески за плывунами,
Поле с лебедой и васильками,
Летняя багровая луна.
Что я видел здесь? — Кривую хату,
Животы, набухшие водой,
Голод, злобу… И над всем распятый
Грозный крест на церкви золотой.
Мать молилась: «Не карай! Помилуй!»
Миловал — и мёрли сыновья.
Миловал — гуляли воротилы,
Слава поднималася твоя,
Вольный, знаменитый Дон Иваныч
(Тонкий колокольчик под дугой),
Из конца в конец — голодный, рваный,
Славный балыками и ухой.
Тихий! Так ли? В чьих же это сказах,
В чьих же песнях и до наших дней, —
Триста лет спустя бунтует Разин
Силой непокорною своей.
Он прошёл грозой сквозь все туманы…
«Тихий, Тихий», — врало вороньё, —
Это низовые атаманы
Хоронили прошлое твоё,
Чтобы ты глядел в лицо усадьбам
Самой верноподданной рекой:
Это — то, что в памятном двадцатом
Навсегда рассеял Примаков,
Уводя отряды в дымных травах
Умирать за новые края…
Вот откуда поднималась слава,
Радостная молодость твоя,
Чтоб садов твоих надречных свежесть
Здесь не увядала никогда,
Чтобы шли по синему безбрежью
С яровой пшеницей поезда,
Чтобы там, где навсегда бездомным
Сгибло детство горькое моё,
Выносили липецкие домны
Золотое, тяжкое литьё.