Голодранцы горы в клочьях туч.
Вокруг преломление света и мысли.
Был бы я неуч, но к несчастью уч
старосветских идей, которые скисли.
Взглядов тех завиток, риска, дужка
в яблоке моем глазном, отдают в висок,
внутренних давлений черточка, мушка.
Что я вижу? — белый склон страшен, высок.
Темнокрылое пятнышко — а столько в нем
подводных течений; страхов трюм.
Мушка перемещается на бескрайний склон,
и с нею, куда ж без, мушкин ум.
Не прекращаются чудеса, жуть превращений
в — ползущего по отвесу снежному — человека
из запятой, насекомого — о! да! — по расщелине —
и дергается от изумления, досель неподвижное, веко.
По трещине Черной Вселенной — ледяной, тесной,
не взирая ни на что, с настойчивостью смелой,
врожденные черты теряя над бездной,
карабкается он, карабкается мое тело.
И спустя какое-то время к чему-то залез,
на вершину в заоблачном блеске ставит ногу.
Да, собственно, ничего нового, тот же замес,-
как и всё, в конце концов, — к Богу!
И этой догадкой, мыслью восходитель горд,-
на весь мир разносится оглушительная весть,-
и сходят лавины, бегут в ужасе с ледяных гор.-
Я равен,- равен — Богу! — я — Бог,- Бог, — и есть!..
Но во мне пробуждается внутреннее зрение,
у подножья сидящего молчат уста,-
на весь внутренний мир бежит озарение-
природа всех явлений — пуста!
Ничто не живет в отрыве, — в отдельности,-
как и нас, самих по себе, поискать если — нет.
Эта видимость гор и наших костей — в беспредельности
в прах стирается — в обещанный свет!
Будьте первым, кто прокомментирует это стихотворение?