Отец Владимир

(стих о странствии ума)

Тягучее пространство, как гречишный мед,-
Одно, -дву, -трех, -четырех,- пяти,- десятимерное, —
Владимир опознал себя почти невесомого в нем,
как неразрывно с ним цельное,
а не сданное для проживания в наем,-

так, являясь пространством, гнездится в нем бесконечно Бог.
«А что за кукла внизу лежит? — Я? — или уже — Ты? —
Владимир вопрошает себя — на меня похожий стебок,
не помнящий родства, прости Господи, нуклеин кислоты?».
С этими мыслями Владимира выносит под потолок,

его половина, размышляя так, пройдя обшивку вагона,
бесчеловечно громадный купол неба зрит,
и жаждет толчка, ищет мысль для разгона,
а другая его половина в тусклом свете купейном висит.
А внизу — он же, Владимир, умерев до микрона.

Подтянув к себе половину, и волю собрав в кулак,
Владимир отрывается от состава, мчащегося на всех парах,
его сносит чуть-чуть влево, назад. Сводит от скорости скулу —
летит прочь в темноту по рельсам к городку N евонный прах,
а Владимир к Созвездию Ориона, или Большого Пса, или в Сакральный Архипелаг.

Владимир в стремительном взлете, читает со страху на память псалтырь.
Звезды яркие, близкие. Вскрывается бытие в сверхновом свете,
летит сквозь душу Отца Владимира, как хвост дракона, звездная пыль.
Космически размышляя, Отец Владимир понимает: всё, всё ловля ветра.
Отец Владимир, набирая скорость, озирает боязливо окрест себя вселенский пустырь.

А Бог, стрелец грозен, метит в него, страшит, ставит сосуды смерти.
Но ему, Вседержителю, невдомек, с Отца Владимира спрос теперь какой?
Отец Владимир во всем разобрался, нет ничего, кроме веры в потоке света.
Нет ничего — за что его можно карать. Он делает уверенное движение призрачной рукой.
И Всеблагой удаляется, смекнув, что Владимир, а значит и он, уже за чертой, по все приметам.

Минуло мгновение, как сердца Владимира стук, но может и вечность, как глаза у Всевышнего.
Всё что увидел, познал, по всему для Отца Владимира должно быть прелестью, искусом.
Соблазн диавола, первородный грех.
— Нет избранных, нет и брошенных в вечный ад, нет ни в чем недостатка, ничего лишнего.
Был бы Владимир во плоти как всегда, поседел бы как лунь, уразумев, что внутри всего и всего поверх.
И летит он ногами вперед, то есть, возвращается назад, ничего не оставив от себя бывшего.

Вот и планета Земля, облачностью покрыта.
Речка, лес. Поезд гудит.
Владимир проникает во внутренность своего вагона, находит купе.
Видит себя мумией египетской с руками скрещенными на груди.
И входит в тело свое, аккурат у ребра третьего, со словами – « Успел!».
» Всё, кончилось моё безвременье! — говорит — дух неведомый, прочь уйди!»

Наш поезд прибывает в городок N.
Фонарь, освещая окно, наитишайше
ставит на столик купе стакан,

вытащив его из долгой ночи.

Луч разбивается о стеклянную грань, —
проходит за стенку вагона – дальше —
едва не задев стоп-кран —

это пролетел наискосок ангелочек.

А под полом вагона, капая черным маслом,
свищет тяга, стучит, демонически мысля.

Но Отец Владимир, видно намаявшись выше,
крепко, крепко заснул в этом двустишии.